Неточные совпадения
[Издатель почел за
лучшее закончить на этом месте настоящий рассказ,
хотя «Летописец» и дополняет его различными разъяснениями.
Трех
лучших телок окормили, потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву и никак не
хотели верить, что их раздуло клевером, а рассказывали в утешение, как у соседа сто двенадцать голов в три дня выпало.
― Это мой искренний, едва ли не
лучший друг, ― сказал он Вронскому. ― Ты для меня тоже еще более близок и дорог. И я
хочу и знаю, что вы должны быть дружны и близки, потому что вы оба хорошие люди.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского,
хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на
лучшего друга.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на
лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто
хотел слово вымолвить.
Грустно видеть, когда юноша теряет
лучшие свои надежды и мечты, когда пред ним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на дела и чувства человеческие,
хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми, не менее проходящими, но зато не менее сладкими…
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я
хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к
лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать… Я
хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты
хочешь, украду для тебя у отца
лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название
лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Слушаю вас, потому что Бога
хочу слушаться, а не людей, и так как Бог устами
лучших людей только говорит.
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился на время у такого мирного и смирного хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть,
хотя на месяц, в прекрасной деревне, в виду полей и начинавшейся весны, полезно было даже и в геморроидальном отношении. Трудно было найти
лучший уголок для отдохновения. Весна убрала его красотой несказанной. Что яркости в зелени! Что свежести в воздухе! Что птичьего крику в садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и пела, как будто новорожденная.
Но дамы, кажется, не
хотели оставить его так скоро; каждая внутренне решилась употребить всевозможные орудия, столь опасные для сердец наших, и пустить в ход все, что было
лучшего.
Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и
лучшего, что бывает на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или
хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою жемчужною душою на вечную радость старцам родителям, родившим их.
Ты
хочешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и
лучшими русскими витязями на Украйне.
— Я
хочу сказать, что в мой рот впихнули улей и сад. Будьте счастливы, капитан. И пусть счастлива будет та, которую
лучшим грузом я назову,
лучшим призом «Секрета»!
—
Лучший способ провезти контрабанду, — шепнул Пантен. — Всякий может иметь такие паруса, какие
хочет. У вас гениальная голова, Грэй!
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в
лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не
захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
— Она очень важна; от нее, по моим понятиям, зависит все счастье твоей жизни. Я все это время много размышлял о том, что я
хочу теперь сказать тебе… Брат, исполни обязанность твою, обязанность честного и благородного человека, прекрати соблазн и дурной пример, который подается тобою,
лучшим из людей!
Наступили
лучшие дни в году — первые дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным,
хотя говорил больше своего товарища.
— Да, соловей, он пел, а мы росли: он нам все рассказал, и пока мы с Марфой Васильевной будем живы — мы забудем многое, все, но этого соловья, этого вечера, шепота в саду и ее слез никогда не забудем. Это-то счастье и есть, первый и
лучший шаг его — и я благодарю Бога за него и благодарю вас обеих, тебя, мать, и вас, бабушка, что вы обе благословили нас… Вы это сами думаете, да только так, из упрямства, не
хотите сознаться: это нечестно…
Через день пришел с Волги утром рыбак и принес записку от Веры с несколькими ласковыми словами. Выражения: «милый брат», «надежды на
лучшее будущее», «рождающаяся искра нежности, которой не
хотят дать ходу» и т. д., обдали Райского искрами счастья.
Она из другой корзинки выбрала еще несколько самых
лучших апельсинов и
хотела мне подарить.
— Я думал об этом, Надежда Васильевна, и пришел к тому убеждению, что самое
лучшее будет вам отправиться в Гарчики, на мельницу. У Привалова там есть хорошенький флигелек, в котором вы отлично можете провести лето. Если
хотите, я переговорю с Сергеем Александрычем.
Обед был
хотя и обыкновенный, но все было приготовлено с таким искусством и с таким глубоким знанием человеческого желудка, что едва ли оставалось желать чего-нибудь
лучшего.
— Да, тут вышла серьезная история… Отец, пожалуй бы, и ничего, но мать — и слышать ничего не
хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда, старуха на меня так поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю. Мать не скоро своротишь: уж если что поставит себе — кончено, не сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще старики изменились: отец в
лучшую сторону, мать — в худшую.
Машину же любить мы не можем, в вечности ее увидеть не
хотели бы, и в
лучшем случае признаем лишь ее полезность.
И
хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье — все равно не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть,
лучшими, чем мы есть в самом деле.
Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих
лучших чувствах, увидав Лизавету, и
хотя понял, что это «юродивая», как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая девка, скитающаяся в одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь не было.
Дело решено, кем? вами и ею; решено без всякой справки, согласны ли те пятьдесят человек на такую перемену, не
хотят ли они чего-нибудь другого, не находят ли они чего-нибудь
лучшего.
Четырнадцать лет он тянул лямку, прежде нежели стяжал вожделенный чин коллежского регистратора, но и после того продолжал числиться тем же писцом, питая лишь смутную надежду на должность столоначальника,
хотя, с точки зрения кляузы, способности его не оставляли желать ничего
лучшего.
— Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть
лучшего в моем царстве, все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «Не
хочу, — сказал бы я царю, — ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!»
Как у всех
лучших французских intellectuels, у него было отталкивание и даже отвращение к окружающему буржуазно-капиталистическому миру, он
хотел новой жизни,
хотел омолодиться.
Мысль была обидная и расстраивала писаря,
хотя благодаря разговору с Ермилычем у него явилась слабая надежда на что-то
лучшее, на возможность какого-то выхода.
— Какая же тут ошибка? Жена ваша и капитал, значит, ваш, то есть тот, который вы положите на ее имя. Я могу вам и духовную составить… В
лучшем виде все устроим. А там векселей выдавайте, сколько
хотите. Это уж известная музыка, тятенька.
Теория прогресса в обыденном сознании бестрагична — это прекраснодушная теория, которая
хотя и утверждает страдальческий и кровавый путь истории, но верит, что все идет к
лучшему в этом
лучшем из миров.
— Ничего, разумеется. Это самый
лучший ответ. Да вы, стало быть,
хотите жить в его доме?
Я давеча и крикнуть даже
хотел, если бы мог только себе это позволить при этом содоме, что она сама есть самое
лучшее мое оправдание на все ее обвинения.
Благодарю за известие о водворении Бакунина в доме
Лучших. Хорошо знать его на хороших руках, но я
хотел бы, чтоб ты мне сказал, на ком он затевает жениться? Может быть, это знакомая тебе особа — ты был дедушкой всех томских невест. И я порадовал бы его матушку, если б мог сказать ей что-нибудь положительное о выборе ее сына. Неизвестность ее тревожит, а тут всегда является Маремьяна. [Речь идет об M. А. Бакунине. Об этом — и в начале следующего письма.]
Вам представляется право распорядиться, как признаете
лучшим: может быть, эту рукопись купит книгопродавец; может быть,
захотите открыть подписку и сами будете печатать?
Я счел
лучшим действовать предварительными дипломатическими нотами, интервенциями, потому что не
хотел, чтоб мои родные вообразили себе, что я в самом деле нуждаюсь в серном купанье…
Один Сперанский чего-то
хотел для Сибири, но и его предначертания требуют изменений и частью развитий; между тем как теперь сибирское учреждение совершенно искажают в
лучших его основаниях.
Молодого человека, проезжающего в этот хороший вечер по саванскому лугу, зовут Лукою Никоновичем Маслянниковым. Он сын того Никона Родионовича Маслянникова, которым в начале романа похвалялся мещанин, как сильным человеком:
захочет тебя в острог посадить — засадит;
захочет в полиции розгами отодрать — тоже отдерет в
лучшем виде.
— У нас теперь, — хвастался мещанин заезжему человеку, — есть купец Никон Родионович, Масленников прозывается, вот так человек! Что ты
хочешь, сейчас он с тобою может сделать;
хочешь, в острог тебя посадить — посадит;
хочешь, плетюганами отшлепать или так в полицы розгам отодрать, — тоже сичас он тебя отдерет. Два слова городничему повелит или записочку напишет, а ты ее, эту записочку, только представишь, — сичас тебя в самом
лучшем виде отделают. Вот какого себе человека имеем!
— О! Не беспокойтесь говорить: я все прекрасно понимаю. Вероятно, молодой человек
хочет взять эта девушка, эта Любка, совсем к себе на задержание или чтобы ее, — как это называется по-русску, — чтобы ее спасай? Да, да, да, это бывает. Я двадцать два года живу в публичный дом и всегда в самый
лучший, приличный публичный дом, и я знаю, что это случается с очень глупыми молодыми людьми. Но только уверяю вас, что из этого ничего не выйдет.
«Ах, так!.. Я тебя пригрел на своей груди, и что же я вижу? Ты платишь мне черной неблагодарностью… А ты, мой
лучший товарищ, ты посягнул на мое единственное счастье!.. О нет, нет, оставайтесь вдвоем, я ухожу со слезами на глазах. Я вижу, что я лишний между вами! Я не
хочу препятствовать вашей любви, и т. д. и т. д. «
Хотел поусердствовать вам, самую
лучшую посуду дал, новую; только большим господам ее дают.
Дарья Васильевна, старая и глухая сплетница,
хотя и добродушная женщина, не чувствовала унизительности своего положения, а очень неглупая и добрая по природе Александра Ивановна, конечно, не понимавшая вполне многих высоких качеств своей благодетельницы и не умевшая поставить себя в
лучшее отношение, много испытывала огорчений, и только дружба Миницких и моих родителей облегчала тягость ее положения.
— Все лучше; отпустит — хорошо, а не отпустит — ты все-таки обеспечен и поедешь… Маша мне сказывала, что ты
хочешь быть ученым, — и будь!.. Это
лучшая и честнейшая дорога для всякого человека.
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я
хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы
лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
— Ну, батюшка, это вы страху на них нагнали! — обратился ко мне Дерунов, — думают, вот в смешном виде представит! Ах, господа, господа! а еще под хивинца
хотите идти! А я, Машенька, по приказанию вашему, к французу ходил. Обнатурил меня в
лучшем виде и бороду духами напрыскал!
Кончивши с поваром, Марья Петровна призывает садовника, который приходит с горшками, наполненными фруктами. Марья Петровна раскладывает их на четыре тарелки, поровну на каждую, и в заключение, отобрав особо самые
лучшие фрукты, отправляется с ними по комнатам дорогих гостей. Каждому из них она кладет в потаенное место по нескольку отборных персиков и слив, исключая Сенечки, около комнаты которого Марья Петровна
хотя и останавливается на минуту, как бы в борении, но выходит из борьбы победительницей.